Неточные совпадения
— Эх, ешь те комары! Расступись! — неистово вскрикивает Миколка, бросает оглоблю, снова нагибается в телегу и вытаскивает железный лом. — Берегись! — кричит он и что есть силы огорошивает с размаху свою бедную лошаденку. Удар рухнул; кобыленка зашаталась, осела, хотела было дернуть, но лом снова со всего размаху
ложится ей
на спину, и она падает
на землю, точно ей подсекли все четыре ноги разом.
—
Лягте, — сказал Туробоев и ударом ноги подшиб ноги Самгину, он упал под забор, и тотчас, почти над головой его, взметнулись рыжие ноги лошади,
на ней сидел, качаясь, голубоглазый драгун со светлыми усиками; оскалив зубы, он взвизгивал, как мальчишка, и рубил саблей воздух, забор, стараясь достать Туробоева, а тот увертывался, двигая
спиной по забору, и орал...
—
Ложитесь опять
на спину, — прибавила потом, — не ошибетесь, «не упадете в бездну».
После обеда никто и ничто не могло отклонить Обломова от лежанья. Он обыкновенно
ложился тут же
на диване
на спину, но только полежать часок. Чтоб он не спал, хозяйка наливала тут же,
на диване, кофе, тут же играли
на ковре дети, и Илья Ильич волей-неволей должен был принимать участие.
— В Тамбове, ваше высокоблагородие, всегда, бывало, целый день
на солнце сидишь и голову подставишь — ничего;
ляжешь на траве,
спину и брюхо греешь — хорошо. А здесь бог знает что: солнце-то словно пластырь! — отвечал он с досадой.
Заплатина круто повернулась перед зеркалом и посмотрела
на свою особу в три четверти. Платье сидело кошелем;
на спине оно отдувалось пузырями и
ложилось вокруг ног некрасивыми тощими складками, точно под ними были палки. «Разве надеть новое платье, которое подарили тогда Панафидины за жениха Капочке? — подумала Заплатина, но сейчас же решила: — Не стоит… Еще, пожалуй, Марья Степановна подумает, что я заискиваю перед ними!» Почтенная дама придала своей физиономии гордое и презрительное выражение.
Проговорили мы почти до полуночи. Пора было идти
на покой. Удэгейцы взялись караулить бивак, а я пристроился около Дерсу,
лег спиной к огню и скоро уснул.
Придя к себе, Ромашов, как был, в пальто, не сняв даже шашки,
лег на кровать и долго лежал, не двигаясь, тупо и пристально глядя в потолок. У него болела голова и ломило
спину, а в душе была такая пустота, точно там никогда не рождалось ни мыслей, ни вспоминаний, ни чувств; не ощущалось даже ни раздражения, ни скуки, а просто лежало что-то большое, темное и равнодушное.
Крупный мокрый снег лениво кружится около только что зажженных фонарей и тонким мягким пластом
ложится на крыши, лошадиные
спины, плечи, шапки.
Но, пока собака колебалась, все яростнее размахивая хвостом и маленькими шажками подвигаясь вперед, настроение пьяного человека изменилось. Он вспомнил все обиды, нанесенные ему добрыми людьми, почувствовал скуку и тупую злобу и, когда Жучка
легла перед ним
на спину, с размаху ткнул ее в бок носком тяжелого сапога.
Хворый человек
ложится на порог,
на спину ему кладут голик, которым в печи жар заметают, а по голику секут топором — не крепко — трижды три раза.
Они осмотрели нового коня, проджигитовали по двору. Копь действительно был необыкновенно хорош: гнедой, широкий и длинный мерин с глянцевитою шерстью, пушистым хвостом и нежною, тонкою, породистою гривой и холкой. Он был сыт так, что
на спине его только спать
ложись, как выразился Лукашка. Копыты, глаз, оскал, — всё это было изящно и резко выражено, как бывает только у лошадей самой чистой крови. Оленин не мог не любоваться конем. Он еще не встречал
на Кавказе такого красавца.
В палате было уже темно. Доктор поднялся и стоя начал рассказывать, что пишут за границей и в России и какое замечается теперь направление мысли. Иван Дмитрич внимательно слушал и задавал вопросы, но вдруг, точно вспомнив что-то ужасное, схватил себя за голову и
лег на постель
спиной к доктору.
Возвращался он обыкновенно в дом рыбака измученный, усталый, с загрязненными лаптишками и разбитой поясницей,
ложился тотчас же
на печку, стонал, охал и так крепко жаловался
на ломоту в
спине, как будто в том месте, куда ходил получать должишки, ему должны были несколько палок и поквитались с ним, высчитав даже проценты.
И, заплакав слезами бессилия, обиды,
лёг на землю
спиной. Сквозь слёзы видел однотонное мутное небо, исчерченное сухими узорами чёрных сучьев.
Среди жуткого ночного безмолвия, за
спиною Долинского что-то тихо треснуло и зазвучало, как лопнувшая гитарная квинта. Долинский вздрогнул и прижался к оконнице. Беспокойно и с неуверенностью оглянулся он назад: все было тихо; месяц прихотливо
ложился широкими светлыми полосами
на блестящий пол, и
на одной половине едва означалась новая, тоненькая трещина, которой, однако, нельзя было заметить при лунном полусвете.
Но подхватили сани и понесли по скользкому льду, и стало больно и нехорошо, раскатывает
на поворотах, прыгает по ухабам — больно! — больно! — заблудились совсем и три дня не могут найти дороги;
ложатся на живот лошади, карабкаясь
на крутую и скользкую гору, сползают назад и опять карабкаются, трудно дышать, останавливается дыхание от натуги. Это и есть спор, нелепые возражения, от которых смешно и досадно. Прислонился
спиной к горячей печке и говорит убедительно, тихо и красиво поводя легкою рукою...
— Продали, подарили ли, пес их ведает. Графских хоть всех голодом помори — ничего, а вот как смел его жеребенку корму не дать.
Ложись, говорит, и ну бузовать. Христианства нет. Скотину жалчей человека, креста, видно,
на нем нет, сам считал, варвар. Генерал так не парывал, всю
спину исполосовал, видно христианской души нет.
Потом подводили одного за другим к чану холодной воды, и малый любовался
на гладкие своего труда пежины,
на ногу прямую как стрела, с широким копытом, и
на лоснящийся круп и
спину, хоть спать
ложись.
На этом расстоянии и слесарному ученику и конюху стало видно, что пар, которым дышали лошади, более не поднимался вверх расходящимися трубами, а
ложился коням
на спины и у них
на спинах выросли громадные крылья,
на которых они черт их знает куда и делись, вместе с санями, собакой и хозяином.
Никита зашёл
на кладбище, проститься с могилой отца, встал
на колени пред нею и задумался, не молясь, — вот как повернулась жизнь! Когда за
спиною его взошло солнце и
на омытый росою дёрн могилы
легла широкая, угловатая тень, похожая формой своей
на конуру злого пса Тулуна, Никита, поклонясь в землю, сказал...
Отдохнув несколько, я отправился к Фустову и рассказал ему все, чему я был свидетелем в течение того дня. Он выслушал меня сидя, не поднимая головы, и, подсунув обе руки под ноги, промолвил опять: «Ах, моя бедная, бедная!» — и опять
лег на диван и повернулся ко мне
спиной.
Я просыпаюсь от своего голоса, минуту с недоумением смотрю
на широкую
спину Соболя,
на его жилетную пряжку и толстые пятки, потом опять
ложусь и засыпаю.
Ляжет грудью
на стол, локти растопырит и дышит не то что горлом, а
спиной, и животом, и головой.
Перед гробом не шли ни родные, ни поп,
Не лежала
на нем золотая парча,
Только, в крышу дощатого гроба стуча,
Прыгал град да извозчик-палач
Бил кургузым кнутом спотыкавшихся кляч,
И вдоль
спин побелевших удары кнута
Полосами
ложились.
Глаза татар сверкали возбуждением, почти злобой. Все они
на скаку размахивали руками и ногами и неистово кричали, отдавшись всем корпусом назад, почти
на спины лошадям. Один Василий скакал «по-расей-ски», пригнувшись к лошадиной шее, и изредка издавал короткие свистки, звучавшие резко, как удары хлыста. Серый конек почти
ложился на землю, распластываясь в воздухе, точно летящая птица.
Наконец в третий раз он подвинул лошадь к саням и, осторожно став
на край их, добился-таки того, что
лег брюхом поперек
спины лошади.
Едкое чувство охватило мужика. Он крепко потер себе грудь, оглянулся вокруг себя и глубоко вздохнул. Голова его низко опустилась и
спина согнулась, точно тяжесть
легла на нее. Горло сжималось от приступов удушья. Василий откашлялся, перекрестился, глядя
на небо. Тяжелая дума обуяла его.
Офицеры шли не в рядах — вольность,
на которую высшее начальство смотрело в походе сквозь пальцы, — а обочиною, с правой стороны дороги. Их белые кителя потемнели от пота
на спинах и
на плечах. Ротные командиры и адъютанты дремали, сгорбившись и распустив поводья,
на своих худых, бракованных лошадях. Каждому хотелось как можно скорее во что бы то ни стало дойти до привала и
лечь в тени.
Нечего делать: пришлось волку
на спину лечь и лапки поднять, пока выслушивал его доктор. В животе у волка оказалось все хорошо. Потом взял доктор большой железный молоток и постучал по голове — и в голове у волка оказалось все в порядке.
— Да, брат… — продолжает Малахин, слыша, как Яша
ложится рядом и своей громадной
спиной прижимается к его
спине. — Холодно. Из всех щелей так и дует. Поспи тут твоя мать или сестра одну ночь, так к утру бы ноги протянули. Так-то, брат, не хотел учиться и в гимназию ходить, как братья, ну вот и вози с отцом быков. Сам виноват,
на себя и ропщи… Братья-то теперь
на постелях спят, одеялами укрылись, а ты, нерадивый и ленивый,
на одной линии с быками… Да…
Один Торбецкий, не думавший о присутствии в палате посторонних людей, беспокойно ворочался,
ложась то
на спину, то ниц, густо вздыхал и поправлял сползавшее одело.
Луна светила нам в
спину, и
на утоптанной гладкой земле
легли две резкие тени: одна — длинная, стройная, с прелестной, немного склоненной набок головкой, с высокой шеей, с тонкой талией, а другая — моя…
В голосе Андрея Николаевича звучал ужас, и весь он казался таким маленьким и придавленным.
Спина согнулась, выставив острые лопатки, тонкие, худые пальцы, не знающие грубого труда, бессильно лежали
на коленях. Точно все груды бумаг, переписанных
на своем веку и им, и его отцом,
легли на него и давили своей многопудовой тяжестью.
Заяц перескочил через дорогу, подошел к своей старой норе, выбрал местечко повыше, раскопал снег,
лег задом в новую нору, уложил
на спине уши и заснул с открытыми глазами.
Он больно треплет ее за ухо, а она встряхивает головой, качает колыбель и мурлычет свою песню. Зеленое пятно и тени от панталон и пеленок колеблются, мигают ей и скоро опять овладевают ее мозгом. Опять она видит шоссе, покрытое жидкою грязью. Люди с котомками
на спинах и тени разлеглись и крепко спят. Глядя
на них, Варьке страстно хочется спать; она
легла бы с наслаждением, но мать Пелагея идет рядом и торопит ее. Обе они спешат в город наниматься.
— А может, бог даст, и разыщут. Мичман Лопатин башковатый человек и знает, где искать… А Артемьев, небось, не дурак — не станет против волны плыть… Он
лег себе
на спину, да и ждет помоги с корвета. Знает, что свои не оставят… А как увидит баркас, голосом крикнет или какой знак подаст… Тоже у нас вот
на «Кобчике» один матросик сорвался и
на ходу упал… Так волна куда сильнее была, а вызволил господь — спасли. И акул-рыба не съела! Вот видишь ли, матросик. А ты говоришь: не найдут. Еще как ловко найдут!
Не ответил дьякон, опять
лег спиной на лавку, опять задрал ноги и, глядя в потолок, забасил церковную стихиру
на сошествие святого духа: «Преславная днесь видеша во граде Давидове».
Дьякон отошел, но не мог уняться. Восторг и его обуял.
Лег он в переднем углу
на спине и, неистово размахивая над собою пальмой, свое продолжал...
Она отодвигалась от меня
на самый кончик скамейки, за обедом она передавала тарелки не через меня, а за моей
спиной; она не ходила со мной под руку в паре, как это было принято; приходя в дортуар, она
ложилась скоро, скоро и засыпала, еще до спуска газа, как бы боясь разговоров и объяснений с моей стороны.
Ругай с невычистившеюся
спиной вошел в кабинет и
лег на диван, обчищая себя языком и зубами.
Он недурно знал небо, его глубокую дневную синеву и белогрудые, не то серебряные, не то золотые облака, которые проплывают тихо: часто следил за ними, лежа
на спине среди травы или
на крыше. Но звезд полностью он не знал, так как рано
ложился спать; и хорошо знал и помнил только одну звезду, зеленую, яркую и очень внимательную, что восходит
на бледном небе перед самым сном и, по-видимому,
на всем небе только одна такая большая.